В Европе нет никого чопорнее англичан. Надо сказать, что примерно так же думают не только в России, что во многом является заслугой британских литераторов, распиаривших эту британскую черту до немыслимых пределов.

То, что именно Британия стала родиной едва ли не половины неформальных движений, типа панков, без которых облик Лондона уже кажется каким-то неполным, обычно во внимание не принимается.

Между тем в прежние времена англичане казались едва ли не разгильдяями, ибо… Ибо на свете были испанцы! Вот уж чей формализм и чопорность не знали пределов, во всяком случае в высшем свете.

Пиковых показателей эти черты достигли, разумеется, при дворе. Нравы испанских владык были столь суровыми, что, европейские принцессы приходили в ужас от одной мысли о том, что их могут отдать замуж за испанского короля.

Весь испанский двор походил на тюрьму. Даже одежда, и та сковывала до такой степени, что в ней и повернуться-то нормально было почти невозможно. Слега приоткрыть ступню считалось позором, из-за чего платья были намного длиннее необходимого.

Суровость испанских нравов была совсем не того образца, что у, скажем, варварских королей, которые смешивали живописные коктейли из кровожадности и разгула, будучи этакими «байкерами» Средних веков.

У испанцев стержнем суровости был этикет. Все определялось им, и если в него что-то не вписывалось или просто не было им предусмотрено, то это считалось предосудительным, что регулярно обогащало жизнь проявлениями истинного маразма.

К примеру, даже любить своего мужа или жену считалось недостойным монарших особ. Весь двор упивался чувством долга и верности присяге, королю, церкви, и чувства воспринимались, как нечто низкое, даже презренное. Это было то, чем живет всякая чернь!

И если вдруг король и королева начинали смотреть друг на друга хотя бы с каким-то подобием интереса, то это радовало только ту самую «презренную чернь» а знатные особы воспринимали это с ядреной смесью ненависти, зависти и ярости.

Прекрасным примером того, какими должны были быть отношения короля с его женой, являются его визиты к супруге. Да, эта часть жизни тоже строго регламентировалась.

Так монарх мог являться к жене только надев черный плащ и такую же обувь. При этом он обязательно должен был иметь при себе шпагу (?) и… ночной горшок! Нет, ну с ночным горшком еще более-менее понятно, но шпага-то зачем? Чтоб жена была послушней? Так они и так, вроде, терпели не жужжали.

В ту пору Испания находилась не то чтобы на пике величия (он уже прошел), но былая спесь еще никуда не делась, и испанские монархи пришли к тому же, к чему регулярно приходили владыки множества могущественных держав: они уверовали в свой божественный статус.

Это породило дополнительные ограничения, одними из которых был запрет на прикосновение к королю или его супруге. И не стоит думать, что это было простое «низя», за которое нарушителя ждало «аяяяй». Нет, за прикосновение можно было и жизни лишиться.

В других европейских странах об ужасах испанского двора, страшнее которого только застенки испанской инквизиции, прекрасно знали.

Поэтому, когда Марию Луизу Орлеанскую решили сделать испанской королевой, ее «восторг» по этому поводу был «не слишком буйным». Считалось, что она была племянницей Людовика XIV, но ходили слухи, что на самом деле она была его внебрачной дочуркой.

Так это было или нет, но, пользуясь этой неопределенной степенью родства, Мария Луиза попыталась упросить Короля-Солнце избавить ее от такой жуткой участи. Но тот сказал, что о лучшем и мечтать нельзя, и пришлось Марии Луизе паковать вещички, направляясь в Мадрид.

На новом месте француженка не прижилась, новые реалии так и не приняла, и испанский двор ответил ей взаимностью. Чтобы хоть как-то развеять тоску, Мария Луиза стала искать развлечений. Таковыми стал шоколад и прогулки верхом.

Никто не мог догадаться что последняя страсть, в смеси с нравами испанского двора и божественным статусом королевы могут стать смертельными.

Ясно это стало лишь тогда, когда кроткая до той поры лошадь внезапно понесла. Королева рухнула с седла, ее нога застряла в стремени, а лошадка, плюя на испанские причуды, на всем скаку волочила Марию Луизу по земле.

Женщина была не одна, и вокруг нее хватало вполне мужественных людей, однако жизнь им была дорога, и они просто не рискнули оскорбить королеву прикосновением, ведь сказано, что прикасаться нельзя НИ В КОЕМ случае!

Вероятно, там бы Мария Луиза и встретила свою смерть, но, к счастью, рядом нашлись два обормота, которым закон не писан. Таковыми оказались два пажа, которые рискнули догнать королеву и извлечь оную из стремени.

В нормальных странах за такое дают если и не полцарства, то хотя бы удостаивают улыбки, но только не в Испании!

Вероятно, пажи и в самом деле любили королеву, поскольку они никакой награды и не ждали, сразу после спасения сбежав из чопорной страны, тем самым доказав, что дураками отнюдь не были.

Такие вот дикие реалии…

Правда, после этого случая Мария Луиза стала хворать, что вызвало определенные подозрения. Двор – есть двор, и любого монарха окружает целый змеиный питомник. А уж испанский двор мог считаться настоящей змеиной фермой.

Скепсис вызвало уже то, что кобылка оказалась норовистой. До той поры она отличалась спокойствием буддийского монаха под валерьянкой, а здесь вдруг понесла. Сразу пошли слухи, что ей кто-то что-то подсыпал. Да и Мария Луиза вообще-то была прекрасной наездницей и всегда могла совладать с лошадью…

Что же до последующего угасания королевы, то впоследствии стали предполагать, что это было делом рук бывшей любовницы Людовика XIV Олимпии Манчини, которая отличалась ревностью сицилийки.

Она люто ненавидела другую его любовницу – Генриетту Стюарт, потеснившую Олимпию. Когда же Генриетта умерла (вроде бы от яда), Олимпия могла взяться за Марию Луизу, которая, по слухам, была рождена Генриеттой именно от Людовика.

Так что в каком-то смысле мечта Марии Луизы об избавлении от жизни при испанском дворе была воплощена в жизнь хоть и не королем, так его бывшей любовницей.  

источник