Польский композитор прожил короткую и яркую жизнь, а причина его смерти вызывает дискуссии и по сей день

С портрета кисти Эжена Делакруа смотрит мужчина нереальной худобы: тонкий слой кожи так туго обтягивает череп, что опытному френологу не потребовался бы тактильный осмотр, чтобы изучить эту голову. На коже человека на портрете как будто вовсе нет морщин — лишь напряженная впадинка между бровей да слегка опущенные уголки рта. Если мысленно заменить пышную рыжеватую шевелюру на седые волосы, то изображенного художником 28-летнего человека можно будет принять за старика.

Таков самый известный образ Фридерика Шопена — великого польского музыканта, от которого до нас дошли две сотни коротких произведений (мазурок, вальсов, этюдов, полонезов) и коллекция мифов, включая возможный миф о смерти от туберкулеза — современные исследователи предполагают, что туберкулезом, вопреки многочисленным свидетельствам, Шопен не болел.

Шопена никогда нельзя было назвать «кровь с молоком»: при росте 170 сантиметров он весил около 45 килограммов. Композитор не носил ни бакенбард, ни усов, ни бороды — в 1830-е гг. этот факт воспринимался как признак недостаточного здоровья. К слову, на портрете Делакруа мы тоже не видим на лице композитора ни единого волоска, а выбранный художником ракурс позволил нивелировать отталкивающую худобу. Другое изображение Шопена, куда менее знаменитое, — портрет, написанный Марией Водзинской, на котором бросается в глаза бочкообразная грудная клетка, один из верных признаков запущенной эмфиземы.

Чувствительный Фрыцек

С самого детства в Варшаве родившийся в 1810 году Фрыцек (так звучит его уменьшительное имя на польском) проводил большинство вечеров «в свете». Это неудивительно: вундеркинда, написавшего свои первые полонезы в семилетнем возрасте, охотно звали в лучшие дома этого пусть большого и богатого, но все-таки провинциального по духу города. Варшаве 1810–1820-х гг. достается от многих биографов Шопена, особенно от польских. Например, Ярослав Ивашкевич в книге, изданной в серии ЖЗЛ, не скупится на нелицеприятные эпитеты, подчеркивая невысокий культурный уровень польского панства. Для местных дам и господ мальчик-пианист, сочиняющий неплохую музыку, был веселой игрушкой — этаким арапчонком, на которого приятно посмотреть и про которого интересно посудачить между сменой блюд.

Постоянные ночные концерты оказали на юношу двойной эффект. С одной стороны, Шопен стал местной знаменитостью и осознал, что за настоящей славой нужно ехать в Париж. С другой стороны, именно тогда был подточен фундамент его здоровья: разве пойдут на пользу хилому мальчику поздние концерты и сбитый график с отходом ко сну в три часа ночи? Такая жизнь войдет у Шопена в привычку: покинув родину, он еще сильнее нарушит собственные биоритмы. Во Франции куда больше знатных домов, чем в Польше, и юный музыкант будет наносить за вечер по два-три визита.

Гений импровизации

Сохранились по меньшей мере две фотографии Фридерика Шопена. Одна из них была сделана незадолго до смерти композитора, который успел прожить в эпоху дагеротипов добрый десяток лет. До эпохи звукозаписи он, увы, не дожил слишком много: чтобы нам достались хоть сколь-нибудь качественные записи его игры, Фридерику нужно было бы дожить до 80 лет, не утратив легкости пальцев. Для человека с таким слабым здоровьем эта задача была непосильной, хотя его отец, тоже страдавший от легочных заболеваний, умер в 73 года, а мать — в 77 лет, находясь в идеальном здравии.

Те же, кто слышал игру Шопена, отзывались о ней исключительно восторженно, но без конкретики. С особой надеждой изучали шопеноведы архивы и дневники Ференца Листа — коллега, современник и приятель Шопена бывал на его вечерах, но не оставил о них воспоминаний (бытует мнение — из зависти).

Вдвойне жаль невозможности услышать «живые» концерты дорожившего вниманием и мнением публики Шопена, поскольку Фридерик считался гениальным импровизатором: каждое его выступление было уникальным, но при том на удивление выверенным — пианист умел воскрешать сымпровизированную тему спустя десятки тактов, придавая произведению композиционную оформленность.

На здоровье Шопена сказалась и его впечатлительность. Он был человеком чрезвычайно эмоциональным, влюбчивым, до ранимости тонко чувствующим. Это позволяло ему легко обзаводиться друзьями и не терять старые связи: к примеру, своему другу Титусу Войцеховскому он написал множество писем, изобилующих обращениями вроде «моя любовь, моя жизнь», — и длилась эта переписка многие годы после выезда композитора за границу (причем ответных посланий Титуса не сохранилось). Романтичность и мягкость Шопена помогали ему в общении с женщинами, но первый же опыт плотской любви в Париже с некой Терезой, упомянутой композитором в дневниках лишь раз, закончился для Шопена триппером. Правда, эта краткосрочная интрижка так и останется единственной более-менее подтвержденной: в дальнейшем Фридерик будет влюбляться всерьез и надолго.

Прелюдия без фуги

С Марией Водзинской, дочерью польских аристократов, Фридерик Шопен дошел до помолвки. Но свадьбы не случилось: то ли сам композитор счел Марию слишком юной (ей едва исполнилось шестнадцать), то ли ей запретили этот брак родители — неустроенный музыкант без собственного дома и с множеством болезней едва ли казался им подходящей партией для дочери. Наверное, мнение отца не стало бы препятствием, будь сама Мария по-настоящему влюблена в Фридерика. Итогом этих отношений можно счесть прекрасный портрет 25-летнего музыканта, выполненный Водзинской, и неуловимые печальные нотки в нескольких вальсах Шопена середины 1830-х.

Куда больший след оставили в биографии композитора отношения с писательницей Жорж Санд. Ярослав Ивашкевич сравнивает Санд с пауком, заманившим муху-Шопена в свою паутину: как по нотам разыграла француженка первое отделение их совместного концерта, сделав Фридерика не столько любовником, сколько третьим ребенком в ее семье. На второй год знакомства, в 1838 году, они проводили зиму на Мальорке, где закончилась мирная прелюдия их отношений, а вместе с ней закончились и запасы шопеновского здоровья. И путешествие само по себе, и средиземноморский климат не подошли его организму — Фридерик несколько месяцев промучился кашлем, высокой температурой и диареей. Там же, в городке Вальдемос, местные врачи заподозрили у него туберкулез — тогда эта болезнь только-только начала восприниматься как заразная. Согласно полулегендарной истории, местное население обходило Шопена и Санд стороной, а перед отъездом писательница заплатила хозяину дома за всю мебель, которой пользовался музыкант, — чтобы ее можно было сжечь. Удивительно, что в ту зиму Шопен смог завершить цикл из 24 прелюдий к несуществующим фугам, считающийся одной из вершин его творчества.

Последующие девять лет Шопен регулярно приезжал в загородное имение Жорж Санд в местечке Ноан-Вик (Франция), где их неоформленные и далеко не безоблачные отношения были предметом всеобщих пересудов. Подлила масла в огонь история о флирте Фридерика с Соланж, дочерью писательницы. Рассорившись с матерью, 18-летняя девушка настраивала против нее Шопена. «Она ненавидит свою мать, клевещет на нее, чернит ее самые святые побуждения, оскверняет ужасными речами родной дом! Вам нравится слушать все это и даже, может быть, верить этому. Я не буду вступать в подобную борьбу, меня это приводит в ужас. Я предпочитаю видеть вас во враждебном лагере, чем защищаться от противницы, которая вскормлена моей грудью и моим молоком», — этим письмом бывшему возлюбленному Жорж Санд положила конец их отношениям. С Соланж Фридерик Шопен будет общаться до самой смерти.

Ужасы и призраки последних лет

Все эти перипетии, ссоры и расставания неоднократно вгоняли впечатлительного Шопена в депрессию. Впервые он жаловался в письмах на апатию и бессонницу в 1830–1831 гг., когда получал из недавно оставленной им Польши ужасные новости о подавлении восстания и гибели знакомых. Позже подобные состояния возобновлялись в недели обострения легочной болезни и в кризисные жизненные периоды — причем иной раз депрессия была настолько острой, что композитор галлюцинировал.

Жорж Санд вспоминала, как однажды Фридерик бросился бежать из древнего монастыря, который показался ему «переполненным ужасом и призраками», а во время своих последних гастролей в Англии Шопен как-то прервал выступление и ушел со сцены, потому что увидел в чреве фортепиано страшных существ, прежде являвшихся к нему ночью. Некоторые исследователи подозревают, что подобные напасти могут быть вызваны употреблением опиатов, как раз в те годы ставших популярными в высшем свете. Другие полагают, что композитор страдал височной эпилепсией: это заболевание провоцирует непродолжительные галлюцинации и странные оптические эффекты.

В 1848 году Фридерик Шопен согласился отправиться с серией концертов в Англию и Шотландию — во многом потому, что он привык оставлять Париж раз в год на несколько месяцев, но теперь ему не было хода в поместье Жорж Санд. Он выступил в Эдинбурге, Глазго и Манчестере, однако истощил себя настолько, что ему — в неполные 39 лет! — требовалась помощь при подъеме на лестницу. Одышка, кровохарканье, слабость, боль в лопатках и лодыжках, отеки ног — все это вынудило его прервать турне и вернуться в Париж. Там композитору и музыканту уже не станет лучше: спустя год, в октябре 1849 года, он скончается на съемной квартире.

Обычно причиной его смерти называют туберкулез, но косвенные признаки позволяют заподозрить другое заболевание — муковисцидоз.

«Несмотря на длительное увлечение французской писательницей Жорж Санд, у Ф. Шопена не было детей, что наводит на мысль о возможном бесплодии. Поражение легких, низкий вес, мужское бесплодие и смерть в раннем возрасте — это признаки муковисцидоза», — пишет российская исследовательница М.Г. Рвачева в работе, изданной несколько лет назад.

Впрочем, врачи, осмотревшие заспиртованное сердце Шопена в 2017 году (разрешение на взятие образца ткани им получить не удалось), предположили, что композитор умер от перикардита, причиной которого стал туберкулез.

Дать окончательный ответ на вопрос о причине смерти Шопена может генетический анализ: муковисцидоз вызывается мутацией одного из генов, которая поражает железы внутренней секреции и нарушает функции органов дыхания. Если польский гений страдал именно от этого заболевания, исчезнут всякие поводы пенять на медицину XIX века: даже сегодня такие больные редко переходят 40-летний рубеж — современный Шопен, скорее всего, тоже не дописал бы 24 фуги к своим 24 прелюдиям.

Александр Акулиничев  

источник