Жил да был резчик по слоновой кости по имени Пигмалион. И ничем бы он не выделился из массы других жителей, если бы не пресытился женщинами. И после этого, видимо, у него наступила депрессия, по причине которой он долгое время оставался один.

Вот как об этом повествует Овидий в «Метаморфозах» (книга 10, ст. 243−297): … холостой, одинокий Жил он, и ложе его лишено было долго подруги. Но где-то в глубине души, в подсознании таился женский образ непревзойденной красоты.

Не исключено, что он ее видел, может быть, не однажды, может быть, был с ней близок дальше некуда, но ее порочность привела его к желанию отдалиться от нее. Прошло какое-то время, тоска по любви одолела его: И создал он образ, — подобной Женщины свет не видал, — и свое полюбил он созданье.

Резчик был настолько искусным, что его творение казалось ему живым. И он не верил глазам, ощупывал скульптуру, чтобы убедиться: перед ним кость, а не живое тело.

В какой-то момент он вроде как помешался:

Деву целует и мнит, что взаимно; к ней речь обращает,

Тронет — и мнится ему, что пальцы вминаются в тело,

Страшно ему, что синяк на тронутом выступит месте.

Это же какая сила была у его страсти!

Дальше — больше: ему представляется, что статуя откликается на его подарки. Он приносит ей раковины, камешки, надевает кольца из камня, вешает ей на шею ожерелье.

В конце концов, он ее укладывает на постель и ведет себя с ней, как с живой:

На покрывала кладет, …, Ложа подругой ее называет, склоненную шею Нежит на мягком пуху…

Кажется, что он уже никогда не вернется к людям — так далеко завели его фантазии. Но пришел праздник Венеры, резчик принес ей жертву и попросил богов:

«Коль все вам доступно, о боги,  Дайте, молю, мне жену (не решился ту деву из кости Упомянуть), чтоб была на мою, что из кости, похожа!»

Случайно на этом самом месте в это самое время оказалась Венера, которая вникла в страдания влюбленного в мертвую кость и дала знак, что он услышан.

Пигмалион не верит глазам и губам, он ощупывает ее:

Тело пред ним! Под перстом нажимающим жилы забились.

Он было потерял дар речи, но слегка очнувшись от свалившегося на него счастья, благодарит Венеру. И двигается дальше: Уста прижимает Он наконец, к неподдельным устам, — и чует лобзанья.

Свершилось! Статуя ожила! Вслед за этим была свадьба, резчик по кости и бывшая статуя стали мужем и женой.

История о художнике и его стремлении к идеалу воплотилась в огромное количество произведений искусства, литературы, танца. Неисчислимое множество живописных полотен, пьесы, спектакли, кинофильмы.

Есть эта история и в полотнах французского художника Жан-Леон Жерома (1824−1904). Скульптор режет из мрамора статую, перед ним — натурщица.

На другой картине: сеанс закончен, модель может посмотреть, что получается у скульптора. Еще одна картина: статуя закончена, она ожила!

Галатея — таково имя женщины (ее и статуей теперь назвать неудобно!), и Пигмалион — скульптор — обнимаются.

Страсть захватила обоих, она даже не успела не только что сойти с пьедестала, но и отделиться от него! И Амур возник как бы из облачка — нацелил на них свою стрелу. 

Художник привнес в свою картину некоторую нотку тревожности: под Амуром лежат две трагические театральные маски, они о чем-то громко, во весь рот кричат. Намек на что? На то, что сделанная из мрамора женщина никогда не станет по-настоящему живой и автор не должен обольщаться? Или это случайно попавшие на полотно принадлежности мастерской скульптора? Красивая сказка о том, что безумная любовь может оживить даже статую…

P. S. То, что мы видим на картине «Пигмалион и Галатея», вполне могло произойти между моделью и скульптором (это красочно описал в своей биографии великий итальянский ювелир и скульптор Бенвенуто Челлини).
 источник